Сновидческое пространство Великого канона св. Андрея Критского

Как хорошо известно, пространство сновидения - это пространство проекций, где внутренние феномены психической жизни предстают во внешних образах - образах персонажей сна. Интересно, что нечто похожее есть и традиции понимания Священного Писания в христианстве. Определенные тексты Священного Писания можно воспринимать (помимо их буквального содержания) как описание происходящего с человеческой душой. Такое толкование прп. Иоанн Кассиан Римлянин называл тропологическим (одно из значений греч. слова tropos как раз является "устроение души").

Именно в этом смысле ряд христианских текстов можно воспринимать как сновидческие пространства. И обращение с ними во многом напоминает некоторые современные методы работы со сновидением: человек пробует отождествляться с некоторыми персонажами, описанными в тексте, стараясь вынести из этого новое понимание или нравственный урок. Не исключением является и Великий покаянный канон св. Андрея Критского, который вводит христианина в Великий Пост.


Первозданнаго Адама преступлению поревновав, познах себе обнажена от Бога и присносущнаго Царствия и сладости, грех ради моих.
[Подражая в преступлении первозданному Адаму, я сознаю себя лишенным Бога, вечного Царства и блаженства за мои грехи.]
Увы мне, окаянная душе, что уподобилася еси первей Еве? Видела бо еси зле, и уязвилася еси горце, и коснулася еси древа, и вкусила еси дерзостно безсловесныя снеди.
[Горе мне, моя несчастная душа, для чего ты уподобилась первосозданной Еве? Не с добром ты посмотрела и уязвилась жестоко, прикоснулась к дереву и дерзостно вкусила бессмысленного плода.]

Так поется в первой песни канона: читающий канон проживает библейскую историю грехопадения сначала из роли Адама, а потом Евы.
Подобным же образом проживаются история разрушения Содома и Гоморры, события из жизни Иакова, Иосифа, Моисея, Илии и т.д.

Как известно, сон можно рассматривать как отражение внутреннего конфликта личности сновидца. О внутреннем конфликте повествует и весь текст канона. Он художественно описывается как конфликт личности автора и жизнью его души, которую приходится призывать к исправлению:

Воспряни, о душе моя, деяния твоя яже соделала еси помышляй, и сия пред лице твое принеси, и капли испусти слез твоих; рцы со дерзновением деяния и помышления Христу, и оправдайся.
[Пробудись, душа моя, размысли о делах своих, которые ты сделала, представь их пред своими очами, и пролей капли слез твоих, безбоязненно открой Христу дела и помышления твои и оправдайся.]
Рука нас Моисеова да уверит душе, како может Бог прокаженное житие убелити и очистити, и не отчайся сама себе, аще и прокаженна еси.
[Моисеева рука да убедит нас, душа, как Бог может убелить и очистить прокаженную жизнь, и не отчаивайся сама за себя, хотя ты и поражена проказою.]

Это внутренний конфликт между стремлением к добродетели и воплощением в жизни порока:

Моисеово приведох ти, душе, миробытие, и от того все Заветное Писание, поведающее тебе праведныя и неправедныя; от нихже вторыя, о душе, подражала еси, а не первыя, в Бога согрешивши.
[Я воспроизвел пред тобою, душа, сказание Моисея о бытии мира и затем все Заветное Писание, повествующее о праведных и неправедных; из них ты, душа, подражала последним, а не первым, согрешая пред Богом.]

Сон содержит в себе, кроме указания на конфликт, еще и некоторый ресурс, опираясь на который, личность сновидца может выйти на новый уровень организации личности и разрешить этот конфликт. Поиск такого ресурса прослеживается и в тексте канона: автор пытается отождествиться со святыми, приобщиться к их святости, но это не просто. Давид, несмотря на то, что совершил двойной грех, смог в нем покаяться, а душа автора-героя канона не смогла:

Совокупи убо Давид иногда беззаконию беззаконие, убийству же любодейство растворив, покаяние сугубое показа абие; но сама ты, лукавнейшая душе, соделала еси, не покаявшися Богу.
[Давид некогда присовокупил беззаконие к беззаконию, ибо с убийством соединил прелюбодеяние, но скоро принес и усиленное покаяние, а ты, коварнейшая душа, совершив бо́льшие грехи, не раскаялась пред Богом.]

Кажется, что все, что можно делать, это лишь плакать перед Высшей силой о своей беспомощности:

Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию? Но, яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление.
[С чего начну я оплакивать деяния злосчастной моей жизни? Какое начало положу, Христе, я нынешнему моему сетованию? Но Ты, как милосердный, даруй мне оставление прегрешений.]

св. Андрей Критский, Афон, мон. Ставроникита, XVI в

Но в процессе прочтения канона происходит важное открытие: Бог не просто трансцендентная сила, оценивающая жизнь и деяния человека, Он - по своем воплощении - стал участником сновидческого процесса. Теперь с ним можно отождествляться и получать необходимый ресурс:

Христос вочеловечися, плоти приобщився ми и вся елика суть естества хотением исполни, греха кроме, подобие тебе, о душе, и образ предпоказуя Своего снисхождения.
[Христос сделался человеком, приобщившись ко мне плотию, и добровольно испытал все, что свойственно природе, за исключением греха, показывая тебе, душа, пример и образец Своего снисхождения.]

Поэтому канон и предлагается началом великопостного пути к проживанию образа Христа, что в пределе отражено в максиме ап. Павла:

уже не я живу, но живущий во мне Христос (Гал, 2, 20)